Современная художественная проза
 
Гостевая книга Письмо автору
Главная Об авторе Почитать Пресса об авторе Контакты
Новая книга. Город встреч и прощаний.
Спешим, чтобы остаться на бумаге
Во всеоружии растраченных чернил,
Чтобы сказать потомкам: «Вот как надо!»
Или пожать плечами: «Я так жил».
«Пусть светит месяц – ночь темна».
Пусть говорят, что жизнь – одни печали.
Не соглашусь: последняя весна
Последней осени уступит дни едва ли.
Вы уходите, и жизнь теперь пуста,
Торопливы многоточия и точки,
Получается, сегодня неспроста
Мысль спешит: она ложится в строчки.
Не начать мне с чистого листа:
Вы всегда мой почерк узнаёте.
Пустяки, что жизнь теперь пуста, –
Вы уходите, и значит, Вы вернетесь.

Екатерина Алхимова
Голосование
 
Вопрос:
Что вам не нравится в сайте?

всё нравится
мало рассказов
неудобная навигация по рассказам
редко обновляется сайт
скучные рассказы
другое

 
 
Популярные рассказы
 
 
 
Новости
 


01.04.2013
Третий апрель

Этому апрельскому рассказу уже три года.


01.01.2013
Любопытные ореховые новости!

Поздравляем всех с новогодними праздниками и - с обновлением раздела "Новое"! Теперь в нём появился очередной рассказ: "Ореховый практикум".


01.09.2012
И снова рассказ!

Смешной и немного грустный Продавец дождя.


01.05.2012
Новый рассказ из сборника "Коллаж интимных отношений"

Екатерина Алхимова поздравляет всех с майскими праздниками и выкладывает новый рассказ - "Папа тоже пропал".

Все новости
 
 
Где купить
 

Книга “Город встреч и прощаний” в магазинах города Москвы.

 
 
Аудиорассказы
 
Скачать аудиокниги

Вы можете прослушать и скачать рассказы в аудиоформате на нашем сайте.

 
 

Продавец дождя

Может ли у грустной истории быть веселое изложение? Можно ли с юмором изобразить события, которые поначалу кажутся совсем не забавными? Екатерина Алхимова даёт положительный ответ на этот вопрос и предоставляет читателю возможность и погрустить, и улыбнуться, а то и рассмеяться во весь голос! Как обычно.

Ах, эти невыносимые очереди. Кто бы знал, кто подсчитал бы, сколько в общей сложности часов-минут от наших судеб сгорают в мучительных ожиданиях. Как повелось в моих рассказах, я непременно обращаюсь к прошлому. Сегодня, например, всплыли в памяти назидательные отцовские слова: «Запомни, Антонина, в очередях люди проводят где-то треть своей жизни. Готовься заранее – набирайся терпения; выдержка тебе много раз пригодится». В подростковом возрасте, как и в ранней юности, замечания старших принимаются к сведению не сразу, проходят они многочисленные внутренние барьеры. Вспомнились и проверились те отцовские слова гораздо позже. Особенно гулко отозвались они на заре перестройки, когда разом опустели продуктовые прилавки, за ними, «сметенные могучим ураганом», исчезли товары народного потребления, элементарные продукты – соль, сода, сахар – раздавались посредством талонов, не более двух единиц в одни руки. Я вынужденно бросила работу и простаивала по очередям добрую часть дневного времени, чтобы вечером хоть что-то собрать к ужину. На другой день повторялось вчерашнее: ранний подъем, скорые сборы, отмечания по округе в нескольких скандальных местах. Наспех меченные шариковыми ручками ладони. За маслом – сорок восьмая, через дорогу в магазине с колбасой – семьдесят пятая. Но это самонадеянно, глупо и смешно. Гораздо важнее не зевнуть в гастрономе близ метро: три банки тушенки, пакет макарон, чахлый мешочек риса – четырнадцатая. Оказаться поутру в начале шумной многоголосой очереди – вот где истинный миг удачи. И затем, если с победой уйти, в остальных местах тоже благополучно сложится, – такова примета смутного времени. Масло – будет, сыр – будет, возможно, будет даже и хлеб. А когда супруг с работы вернется, попадет прямиком к накрытому столу. Совесть чиста, и забавных рассказов-бесед до полуночи веселый ворох:
- Знаешь, что сегодня «за сахаром» было? Сплошная человеческая комедия. Стою я, этак, где-то посередине. А народ все прибывает, колышется. Повернулись мы громадной огнедышащей змеей в четыре гигантских разворота; по ладоням, как водится, числами прошлись. Хотели тетрадку для надежности вести, да все наспех, экспромтом сложилось: сахар в булочной неожиданно появился, на удивленье даже продавцам. Просто подъехал в обед грузовик к черному ходу, разгружаться начал. И понеслось. Все, кто мимо шел, кинулись очередь занимать, да по домам – за талонами, да друзей-родственников обзванивать. И все бы хорошо, если бы не шум. Обязательно в такой момент какой-нибудь «народоволец» найдется и станет взбудораженных людей к беспорядкам подстрекать. Так и сегодня. Вынырнул из-за угла высокий, полный гражданин, одетый серо, неброско, в мятые мешковатые штаны да пыльную, плащевой ткани курточку, всю в мелких катышках от проступающего флизелина. Пуговицы к куртке казались прилаженными нарочито не в такт: одна-две под цвет плащевки серые, видимо, покупные, остальные – нелепо подобранные – узорчато сиреневая, плоско синяя и квадратно коричневая. Когда он начал заговаривать с людьми, я стояла невдалеке и, чтобы ненароком не встречаться с ним взглядом, отвлеклась на пуговицы. Я рассказываю сейчас, а они ярко блестят перед моим внутренним взором этаким небрежным светофорчиком, наживленным пестрыми нитями на скорую руку. Мужчина тяжело склонял голову, настойчиво заглядывал в тревожные, ждущие сахара глаза и вкрадчиво заговаривал:
- Что же это получается? Настоящий саботаж? Хлеба нет, масла нет. Налицо, как по Ленину, революционная ситуация? Мы видим, что верхи не могут по-старому управлять…
Люди бойко подхватывали:
- А низы тоже не желают по-старому! К чему эти очереди? Они говорят, в стране потом порядок установится. А как он, порядок ихний, установится? За счет чего?
- Что я и говорю! Видите, как вы меня прекрасно понимаете? В одной газете на днях целую статью читал – все это провокация.
- Как пить дать, провокация. Людей со света сживают. Вот и вся их власть.
- Надо ее, власть эту…
- Да чего там греха таить, надо, надо.
Цыганский гипноз до поры действовал безотказно. Нашлись желающие, кто хоть сейчас «на абордаж»:
- Вот хоть теперь. Чего ждем, спрашивается? Ату их, пусть двери отопрут и сахар вынут. Нечего нас на улице как животных держать.
- Да мы в их нутрях все не поместимся.
- Пусть наружу выносят!
- Товарищи, не создавайте панику. Спокойствие соблюдайте, – встрепенулись либералы, предпочитающие тишину.
И пошло. Обычные крики, путаница, галдеж. Светофор шустро мелькал в изгибах бушующей очереди, пуговицы лихо взвинчивали толпу. Вскоре равнодушных не осталось. Как вдруг прямиком над входом в булочную дверь широко распахнулись балконные створки, и на крошечную, густо уставленную цветочными горшками площадку шагнул седовласый босоногий старец.
- Что вы здесь собрались?! Меня не возьмешь! Меня смерть не взяла, и вы не возьмете! Прочь идите! Я сказал – прочь! – полы его распахнутого халата зловеще колыхались на ветру, обнажая костистое жилистое тело.
- Проваливай, дед. Тебя еще не хватало! – отозвалась разъяренная очередь.
- Так-то вы со старшими разговариваете? Остолопы, жмурики! Падет на вас господня кара!

Рядом с балконом поспешно отворилось окно, и круглолицая бабуля извиняющимся голосом затараторила:
- Тише, ребятки, он ведь старый у меня, в обед – сто лет. На учете состоит, что хочешь, сделает, и ему ничего не будет. Лучше сами, своей волей разойдитесь.
- Не нужен он нам! Нам сахар нужен!
- А-а, дармоеды, сладкой жизни захотели? Не разошлись, когда я говорил! Будет ужо вам теперь на коврижки, всем будет, – старик нервно дернулся и скрылся. Минуту спустя его искаженное гримасой лицо мелькнуло вслед за старушкой в оконном проеме, и толпу тот же миг охолонул первый, апрельский, настоящий, кипящий… ливень! Стоящим издали было видать, как в проеме старик ловко манипулирует обыкновенной трубкой от душа, но тем, кто под окнами находился, пришлось неожиданно несладко: за шиворот им широко заливал горячими струями ручей. Фонтан брызг смело окатывал толпу.
- Ты – че, с ума обалдел?
- Ой, мамочки, пустите!
- Говорили вам, больной он у меня! Уходите прочь, уходите, – теперь дедова жена смело маячила меж балконных створок.
Народ стремглав кинулся от дома. Взъерошенная и подмоченная толпа поодаль наспех выясняла очередность: время в сумятице двигалось легко, до открытия лавочки оставались считанные минуты.
- Убирайтесь, сказано, – не унимался дед. – Попомните вы меня, бесовые дети! – Он легко управлялся с водой, но брызги теперь почти не достигали цели.
- Старый дурак какой!
- Да, с такими Россию не перестроишь!
- А мы еще порядка хотим. Вот он, наш хваленый порядок. В кои веки сахар в магазин завезли, и тот без милиции не купишь!
- Господа, а если, действительно, звякнуть в милицию?
- Ишь ты, господин какой умный нашелся! Из-за таких вот сутяжных господ Россия и развалилась!
- Па-апрашу без грубостей! Вам, между прочим, дело предлагают.
Грузовое окошко черного хода булочной отворилось, и упитанная продавщица зазывно произнесла:
- Ну, господа, кто первый?
- И тут без господ не обошлось! Над простым народом со всех сторон изгаляются, – несколько человек неуверенно отделились от толпы и, вжавши головы в плечи, метнулись к раздаче. Отдельные брызги задевали их косой дугой. Хоровод искусственной капели рисовал по спинам и рукавам темные линии.
- Ах, ты… Вот ведь черт…
- Бесово отродье! Я те сладкую жизнь покажу, – неистовствовал умалишенный.
- Вот она, вся их власть! Вся их власть! Как в Гражданскую, – перекрывал толпу крик светофора.
- Вре-ошь, не возьме-ешь, – не унимался в окне старик, целясь в одежду первых счастливых покупателей. Те бойко отряхивались, хватали кульки и давали дёру. – Ах, вы так? Ну, я вам сейчас покажу. Не хотите своей волей разойтись, хуже будет!
Окно громко хлопнуло, наступило затишье. Люди рысью метнулись под навес к продавщице, но, как вышло, зря. Вскоре неуемный старик вышел во всей красе на площадку балкона. Нарастив длинный резиновый шланг, он был теперь во всеоружии. И пошла натуральная потеха. Дождь лился непредсказуемо. То островами, сильными, шквальными потоками, то волнисто, зигзагами, с другой стороны. Вдруг лихо врезался в середину толпы, затем молниеносно переключался на стоящих отдельно. «Дурень, балбес, сумасшедший!» – «Вы за мной? Вы за кем? Кто за вами? Кто следующий?» – шально мечась под окнами, перекликалась очередь. А вверху, в небрежно, наспех затянутом поясом халате сыпал громом-молниями седовласый «продавец дождя», от неосторожных движений которого нет-нет слетали вниз старые глиняные цветочные горшочки. Ошалелые, подбитые и подмокшие, заручившись памятью чернильных ладонных отметок, люди рванули по домам за зонтами. Вскоре очередь выстроилась мирно, грустными парами. Жители близ находящихся домов брали под опеку живущих далеко, беззащитных перед лицом разгулявшейся стихии…
- Ты рассказываешь, и это, конечно, слушать смешно. Но! Я одного не пойму. Вы – что, в милицию так и не обратились?
- Да, так и не обратились. В этом-то весь парадокс: во-первых, до них не дозвониться. Второе: ну, как если я звонить начну, да задержусь и пропущу свою очередь?
- Но ведь у тебя уважительная причина…
- Уважительная причина в таких делах не считается. Про уважительную причину я тебе – ты напомни – лучше в другой раз расскажу. Человека, зевнувшего свою очередь, никто в России вперед не пустит. Идем дальше. Третье: вызываю я, скажем, работников охраны порядка. Значит, меня в свидетели возьмут. Оно мне нужно? И примерно так рассуждала вся очередь. Беспорядок устроить – это нам, действительно, легко. А порядок на наш национальный характер организовать сложно.
- Ладно, уговорила. Да, я хотел спросить. Со светофором-то что?
- Странно. Светофор, как только люди под зонтами затихли, сам исчез…

Нравится
 


 
 
Главная Об авторе Почитать Гостевая книга Письмо автору Контакты
© 2009-2015 Екатерина Алхимова. Все права защищены.
Яркая образная психологическая и юмористическая проза. Произведения, которые изменят вашу жизнь.